Результаты аукциона
Максимов Александр. Русская сказка «Солнышко-вёдрышко». 1979. Оргалит, темпера, ПВА. 80×60 см. В раме.
С началом нового десятилетия период ученичества остался позади. Уже в альбомах 1961 года (с их листов начиналась первая персональная экспозиция мастера в Третьяковке) видно, что он — в первую очередь, великолепный, самобытный рисовальщик. И там же отчетливо видно, что ему мало натуры. «...Мне внушили в институте, что „высасывать из пальца“, то есть рисовать по воображению, это плохо, а с натуры — хорошо, — запишет он в дневнике позднее, уже в мае 1975 года. — А возможно, это далеко не так, а как раз наоборот. Воображение — главная способность человека». Лист за листом, даты на которых говорят о ежедневной работе, он словно прощупывает мир вокруг себя: уличный вид, окружающие вещи, собственные руки, ноги, поверхность пола. Рисунки обладают разной степенью «распредмеченности», и можно проследить поэтапные градации условности — как один и тот же натурный мотив обобщается и перетекает в абстракцию. Есть тут и довольно редкий жанр — своего рода абстракции ощущений. «Жжение» и «Ветер и снег в лицо» удивительным образом соответствуют своим названиям. И «Поезд идет на юг» — не иллюстрация, а легко читаемая ассоциация.
В это же время и чуть позже Максимов делает большие гуашевые листы, но и внутри этого корпуса работ широк диапазон интересов художника. От экспрессионизма до ташизма, от наива до минималистической абстракции.
В Экспериментальную литографскую мастерскую на Верхней Масловке Максимов пришел в тех же шестидесятых — и увлекся процессом, стал завсегдатаем, неотъемлемой частью этого заведения. Как бы оправдывая название мастерской, Максимов экспериментировал с возможностями самых неожиданных материалов. У художника Галины Ивановой сохранился максимовский лист «Фактуры» (1968), на котором автор одновременно оттиснул нашедшуюся в кармане расческу, немудрящий художняцкий закусон — черный и белый хлеб, колбасу, луковицу, а также «банан снаружи», «банан изнутри» и даже «банан с резьбой».
Это Максимов со товарищи придумал, как обходить запрет на внесение текста в изображение — тогда существовали строгие цензурные ограничения на текст в литографии. Во второй половине 1960-х Максимов, Курзенков, Воронков и Семенов-Амурский занялись «аранжировкой русского лубка». Началось с перерисовки (точнее — вольного копирования в технике литографии) лучших образцов старинного лубка, но художники пошли дальше и стали делать изображения на современные темы, стилизованные под лубок. Поначалу Максимов лишь слегка, «модернизировал» старинные лубки — такие, как известный лист «Кот Казанский» (1967) или «Фома и Ерема» (1972), а в дальнейшем создавал самостоятельные картинки, используя лубочные приемы. «Образы и язык русской народной лубочной картины настолько притягивают меня и увлекают, что хочется с кистью или углем в руках как бы „войти“ в эту картину. Такое „вхождение“, „вживание“ в лубок привело к созданию ряда работ, которые можно назвать аранжировками, — писал Максимов в самодельном каталоге групповой выставки, состоявшейся в Доме художника на Кузнецком мосту 27 февраля 1973 года, одном из немногих щуплых изданий, коснувшихся максимовского творчества при жизни автора. — Аранжировки переводят старинный изобразительный язык в современный план, приоткрывая с новой стороны эту сокровищницу русского народного искусства».
