Сергей Донатович Довлатов родился в Уфе, куда его родителей — театрального режиссера Доната Мечика и корректора Нору Довлатову — эвакуировали из Ленинграда во время Великой Отечественной войны.

«Мой отец был режиссером драматического театра. Мать была в этом театре актрисой. Война не разлучила их. Они расстались значительно позже, когда все было хорошо...
Я родился в эвакуации, четвертого октября. Прошло три недели. Мать шла с коляской по бульвару. И тут ее остановил незнакомый человек.
Мать говорила, что его лицо было некрасивым и грустным. А главное — совсем простым, как у деревенского мужика. Я думаю, оно было еще и значительным. Недаром мама помнила его всю жизнь.
Штатский незнакомец казался вполне здоровым.

— Простите, — решительно и смущенно выговорил он, — но я бы хотел ущипнуть этого мальчишку.
Мама возмутилась.
— Новости, — сказала она, — так вы и меня захотите ущипнуть.
— Вряд ли, — успокоил ее незнакомец. Затем добавил:
— Хотя еще минуту назад я бы задумался, прежде чем ответить...
— Идет война, — заметила мама уже не так резко, — священная война! Настоящие мужчины гибнут на передовой. А некоторые гуляют по бульвару и задают странные вопросы.
— Да, — печально согласился незнакомец, — война идет. Она идет в душе каждого из нас. Прощайте.
Затем добавил:
— Вы ранили мое сердце...

Прошло тридцать два года. И вот я читаю статью об Андрее Платонове. Оказывается, Платонов жил в Уфе. Правда, очень недолго. Весь октябрь сорок первого года. И еще — у него там случилась беда. Пропал чемодан со всеми рукописями. Человек, который хотел ущипнуть меня, был Андреем Платоновым.
Я поведал об этой встрече друзьям. Унылые люди сказали, что это мог быть и не Андрей Платонов. Мало ли загадочных типов шатается по бульварам?..
Какая чепуха! В описанной истории даже я — фигура несомненная! Так что же говорить о Платонове?!..
...
Было ли все так на самом деле? Да разве это важно?! Думаю, что обойдемся без нотариуса. Моя душа требует этой встречи. Не зря же я с детства мечтал о литературе. И вот пытаюсь найти слова...»
Сергей Довлатов. Ремесло: Повесть в двух частях. — Ann Arbor: Ардис, 1985.

В 1944 году семья вернулась в Ленинград (ныне Санкт-Петербург), вскоре родители развелись. Мать Довлатова ушла из театра и работала корректором. В 1959 году Довлатов поступил на филфак Ленинградского университета, к этому времени относится и его знакомство с Иосифом Бродским, Евгением Рейном, Анатолием Найманом и другими писателями, поэтами и художниками.

«Я уже говорил, что познакомился с Бродским. Вытеснив Хемингуэя, он навсегда стал моим литературным кумиром. Нас познакомила моя бывшая жена Ася.
...
Я познакомился с Бродским, Найманом, Рейном. В дальнейшем узнал их лучше. То есть в послеармейские годы, когда мы несколько сблизились. До этого я не мог по заслугам оценить их творческое и личное своеобразие. Более того, мое отношение к этой группе поэтов имело налет скептицизма. Помимо литературы я жил интересами спорта, футбола. Нравился барышням из технических вузов. Литература пока не стала моим единственным занятием. Я уважал Евтушенко.

Почему же так важно упомянуть эту группу? Я уже тогда знал о существовании неофициальной литературы. О существовании так называемой второй культурной действительности. Той самой действительности, которая через несколько лет превратится в единственную реальность...

Повестка из военкомата. За три месяца до этого я покинул университет.
В дальнейшем я говорил о причинах ухода — туманно. Загадочно касался неких политических мотивов.

На самом деле все было проще. Раза четыре я сдавал экзамен по немецкому языку. И каждый раз проваливался. Языка я не знал совершенно. Ни единого слова. Кроме имен вождей мирового пролетариата. И наконец меня выгнали. Я же, как водится, намекал, что страдаю за правду. Затем меня призвали в армию. И я попал в конвойную охрану. Очевидно, мне суждено было побывать в аду...»
Сергей Довлатов. Ремесло: Повесть в двух частях. — Ann Arbor: Ардис, 1985.

После отчисления Довлатов был призван в армию и три года прослужил в системе охраны исправительно-трудовых лагерей на севере Коми АССР, а затем под Ленинградом (1962-1965). Впечатления службы в охране лагерей легли впоследствии в основу повести «Зона».

«Я не буду рассказывать, что такое ВОХРА. Что такое нынешний Устьвымлаг. Наиболее драматические ситуации отражены в моей рукописи „Зона“. По ней, думаю, можно судить о том, как я жил эти годы. Два экземпляра „Зоны“ у меня сохранились. Еще один благополучно переправлен в Нью-Йорк. И последний, четвертый, находится в эстонском КГБ. (Но об этом — позже.)
Сергей Довлатов. Зона. Мемуары надзирателя.

Как видите, начал я с бытописания изнанки жизни. Дебют вполне естественный (Бабель, Горький, Хемингуэй). Экзотичность пережитого материала — важный литературный стимул. Хотя наиболее чудовищные, эпатирующие подробности лагерной жизни я, как говорится, опустил. Воспроизводить их не хотелось. Это выглядело бы спекулятивно. Эффект заключался бы не в художественной ткани произведения, а в самом материале. Так что я игнорировал крайности, пытаясь держаться в обыденных эстетических рамках»
Сергей Довлатов. Ремесло: Повесть в двух частях. — Ann Arbor: Ардис, 1985.

После демобилизации Довлатов поступил на факультет журналистики Ленинградского университета, который не окончил.

«Надо было искать работу. Мне казалось в ту пору, что журналистика сродни литературе. И я поступил в заводскую многотиражку. Газетная работа поныне является для меня источником существования. Сейчас газета мне опротивела, но тогда я был полон энтузиазма.

Много говорится о том, что журналистика для литератора — занятие пагубное. Я этого не ощутил. В этих случаях действуют различные участки головного мозга. Когда я творю для газеты, у меня изменяется почерк.
Итак, я поступил в заводскую многотиражку. Одновременно писал рассказы. Их становилось все больше. Они не умещались в толстой папке за сорок копеек. Тогда я еще не вполне серьезно относился к этому»
Сергей Довлатов. Ремесло: Повесть в двух частях. — Ann Arbor: Ардис, 1985.

Довлатов работал журналистом в многотиражке Ленинградского кораблестроительного института «За кадры верфям», знакомится с Найманом, который и приводит его к прогрессивным молодым авторам того времени. Так он входит в ленинградскую группу писателей «Горожане» вместе с Владимиром Марамзиным, Игорем Ефимовым, Борисом Вахтиным. Некоторое время Сергей Довлатов работает личным секретарем у писательницы Веры Пановой.

«По бульвару вдоль желтых скамеек, мимо гипсовых урн шагает небольшого роста человек. Зовут его Анатолии Найман. Быстрые ноги его обтянуты светлыми континентальными джинсами. В движениях — изящество юного князя. Найман — интеллектуальный ковбой. Успевает нажать спусковой крючок раньше любого оппонента. Его трассирующие шутки — ядовиты.
...
Кроме того, Найман пишет замечательные стихи, он друг Ахматовой и воспитатель Бродского. Я его боюсь. Мы встретились на улице Правды. Найман оглядел меня с веселым задором. Еще бы, подстрелить такую крупную дичь! Скоро Найман убедился в том, что я — млекопитающее. Не хищник. Морж на суше. Чересчур большая мишень. Стрелять в меня неинтересно. А сейчас...
— Мы, кажется, знакомы? Демобилизовались? Очень хорошо... Что-то пишете? Прочитайте строчки три... Ах, рассказы? Тогда занесите. Я живу близко...
Найман читает мои рассказы. Звонит. Мы гуляем возле Пушкинского театра.
— Через год вы станете «прогрессивным молодым автором». Если вас это, конечно, устраивает...
...
Приношу ему три рассказа в неделю.
— Прочел с удовольствием. Рассказы замечательные. Плохие, но замечательные. Вы становитесь прогрессивным молодым автором. На улице Воинова есть литературное объединение. Там собираются прогрессивные молодые авторы. Хотите, я покажу рассказы Игорю Ефимову? — Кто такой Игорь Ефимов?
— Прогрессивный молодой автор...
...
Так мои рассказы попали к Игорю Ефимову. Ефимов их прочел, кое-что одобрил. Через него я познакомился с Борисом Бахтиным, Марамзиным и Губяным. Четверо талантливых авторов представляли литературное содружество «Горожане». Само название противопоставляло их крепнущей деревенской литературе. Негласным командиром содружества равных был Вахтин. Мужественный, энергичный — Борис чрезвычайно к себе располагал.
...
Ефимов — человек не слишком откровенный. Книги и даже рукописи не отражают полностью его характера. Я хотел бы написать: это человек сложный... Сложный, так не пиши. А то, знаете, в переводных романах делаются иногда беспомощные сноски: «В оригинале — непереводимая игра слов...» Я думаю, Ефимов — самый многообещающий человек в Ленинграде. Если не считать Бродского...
...
Среди моих знакомых преобладали неординарные личности. Главным образом, дерзкие начинающие писатели, бунтующие художники и революционные музыканты. Даже на этом мятежном фоне Бродский резко выделялся...

Нильс Бор говорил:

«Истины бывают ясные и глубокие. Ясной истине противостоит ложь. Глубокой истине противостоит другая истина, не менее глубокая...»
Мои друзья были одержимы ясными истинами. Мы говорили о свободе творчества, о праве на информацию, об уважении к человеческому достоинству. Нами владел скептицизм по отношению к государству. Мы были стихийными, физиологическими атеистами. Так уж нас воспитали. Если мы и говорили о Боге, то в состоянии позы, кокетства, демарша.
...
«Горожане» отнеслись ко мне благосклонно. Желая вернуть литературе черты изящной словесности, они настойчиво акцентировали языковые приемы. Даже строгий Ефимов баловался всяческой орнаменталистикой.
Борис Бахтин провозглашал:
«Не пиши ты эпохами и катаклизмами! Не пиши ты страстями и локомотивами! А пиши ты, дурень, буквами — А, Б, В...»

Я был единодушно принят в содружество «Горожане». Но тут сказалась характерная черта моей биографии — умение поспевать лишь к шапочному разбору. Стоит мне приобрести что-нибудь в кредит, и эту штуку тотчас же уценивают. А я потом два года расплачиваюсь.

С лагерной темой опоздал года на два. В общем, пригласив меня, содружество немедленно распалось. Отделился Ефимов. Он покончил с литературными упражнениями и написал традиционный роман «Зрелища». Без него группа теряла солидность. Ведь он был единственным членом Союза писателей... Короче, многие даже не знают, что я был пятым «горожанином».
Сергей Довлатов. Ремесло: Повесть в двух частях. — Ann Arbor: Ардис, 1985.

Многочисленные попытки Сергея Довлатова напечататься в советских журналах окончились неудачей. Набор его первой книги был уничтожен по распоряжению Комитета государственной безопасности (КГБ). С конца 1960-х годов Довлатов публиковался в самиздате.

«Декабрьским утром 67-го года я отослал целую пачку рассказов в журнал „Новый мир“. Откровенно говоря, я не питал иллюзий. Запечатал, отослал и все. „Новый мир“ тогда был очень популярен. В нем сотрудничали лучшие московские прозаики. В нем печатался Солженицын. Я думал, что ответа вообще не последует. Меня просто не заметят.
И вот я получаю большой маркированный конверт. В нем — мои слегка помятые рассказы. К ним прилагается рецензия знаменитой Инны Соловьевой. И далее — короткое заключение отдела прозы.
...
Рукописи были отклонены. И все-таки это письмо меня обнадежило. Ведь главное для меня — написать что-то стоящее. А здесь: „... беспощадный дар наблюдательности...“, „... уникальный жизненный материал... “.
Через несколько лет меня перестанут интересовать соображения рецензентов. Я буду сразу же заглядывать в конец:
„Тем не менее рассказы приходится возвратить... “
„В силу известных причин рассказы отклоняем... “
„Рассказы использовать не можем, хоть они произвели благоприятное впечатление...“ И так далее.
Таких рецензий у меня накопилось больше сотни»
Сергей Довлатов. Ремесло: Повесть в двух частях. — Ann Arbor: Ардис, 1985.

Довлатов сотрудничал как журналист с изданиями «Аврора», «Звезда» и «Нева», напечатал три очерка и полтора десятка коротких рецензий.

В 1972-1976 годах Сергей Довлатов жил в Таллине, работал корреспондентом газет «Советская Эстония», «Вечерний Таллин», экскурсоводом в Пушкинском заповеднике под Псковом (Михайловское).

«Почему я отправился именно в Таллинн? Почему не в Москву? Почему не в Киев, где у меня есть влиятельные друзья?.. Разумные мотивы отсутствовали. Была попутная машина. Дела мои зашли в тупик. Долги, семейные неурядицы, чувство безнадежности. Мы выехали около часу дня. Двадцать шесть рублей в кармане, журналистское удостоверение, авторучка. В портфеле — смена белья, Знакомых у меня в Таллинне не было. Было два телефона, кем-то небрежно продиктованных... Мы приехали вечером. Телефонный звонок. Первая удача — есть где остановиться. Наутро я уже сидел в кабинете заместителя редактора „Молодежи Эстонии“. Начал печататься как внештатный автор. Зачем работал ответственным секретарем в портовой многотиражке. Еще через месяц пригласили в отдел информации „Советской Эстонии“. Материальное и гражданское положение несколько стабилизировалось. Я зарабатывал около трехсот рублей в месяц. Обучился выпивать по-западному: лимон, маслин, жалкие наперстки...»
Сергей Довлатов. Ремесло: Повесть в двух частях. — Ann Arbor: Ардис, 1985.

Это время нашло отражение в сборнике рассказов «Компромисс», где писатель поведал о своем корреспондентском опыте в газете «Советская Эстония».

В Латвии Сергей Довлатов собирался выпусить книгу — сборник своих рассказов. Рукопись была принята к печати в редакции Аксель и была уже свёрстана. На обложке — условный городской пейзаж в серо-коричневых тонах.

Но ЦК Эстонии затребовал верстку и назначил обсуждение. Было принято решение позволить публикацию, но и на этом судьба книги не была решена.

Незадолго до этого Довлатов дал свою повесть «Зона. Записки надзирателя» случайному знакомому — Котельникову, тот хотел показать её главному редактору эстонского Кинокомитета. Но этого не случилось: к Котельникову пришли с обыском, а рукопись изъяли. В дальнейшем издательство отказалось от публикации, а бывшие коллеги по редакции в газете стали осуждать Довлатова, вынудив написать заявление об уходе.

В 1976 году Сергей Довлатов вернулся в Ленинград.

«Я искал работу. Сунулся в многотиражку ЛОМО. После республиканской газеты это было унизительно. К счастью, работа оказалась временной. Тут мне позвонил Воскобойников. Он заведовал прозой в „Костре“. Литсотрудник Галина уходила в декретный отпуск. Воскобойников предлагал ее заменить»
Сергей Довлатов. Ремесло: Повесть в двух частях. — Ann Arbor: Ардис, 1985.

В 1976 году некоторые рассказы Довлатова были опубликованы на Западе в журналах «Континент», «Время и мы», за что Довлатов был исключен из Союза журналистов СССР.

В 1978 году Довлатов эмигрировал в Австрию, затем переехал в США, где поселился с семьей в Нью-Йорке. Сергей Довлатов продолжил работать журналистом в прессе и на радио. Газета «Новый американец» (первоначальное название «Зеркало»), которую он редактировал, быстро стала популярной в эмигрантской среде, а его монологи из передачи «Писатель у микрофона», записанные для радио «Свобода» до сих пор можно найти в сети.

В США проза Довлатова получила широкое признание, публиковалась в известных американских газетах и журналах. История «Нового американца» оказалась яркой, но короткой. Доходов газета не приносила, несмотря на свою популярность, в итоге ее создатели не смогли выплатить кредит, последний номер издания вышел в марте 1982 года.

Результатом 12 лет, прожитых в эмиграции, стала дюжина книг, вышедших под именем Сергея Довлатова. Его рассказы печатались в таких популярных изданиях, как Partisan Review и The New Yorker. Что касается The New Yorker, то Довлатов стал вторым после Владимира Набокова русским писателем, печатавшимся в этом знаменитом издании. Здесь были напечатаны его «Невидимая книга» (1978), «Соло на ундервуде: Записные книжки» (1980), повести «Компромисс» (1981), «Зона» (1982), «Заповедник» (1983), «Наши» (1983), «Марш одиноких» (1985), «Ремесло» (1985), «Чемодан» (1986), «Иностранка» (1986), «Не только Бродский» (1988) и др.

В СССР же писателя знали по самиздату и авторской передаче на радио «Свобода».

«Жизнь моя долгие годы катилась с Востока на Запад. Третьим городом этой жизни стал Нью-Йорк. Нью-Йорк — хамелеон. Широкая улыбка на его физиономии легко сменяется презрительной гримасой. Нью-Йорк расслабляюще безмятежен и смертельно опасен. Размашисто щедр и болезненно скуп. Готов облагодетельствовать тебя, но способен и разорить без минуты колебания. Его архитектура напоминает кучу детских игрушек. Она кошмарна настолько, что достигает известной гармонии. Его эстетика созвучна железнодорожной катастрофе. Она попирает законы школьной геометрии. Издевается над земным притяжением. Освежает в памяти холсты третьестепенных кубистов.
Нью-Йорк реален. Он совершенно не вызывает музейного трепета. Он создан для жизни, труда, развлечений и гибели. Памятники истории здесь отсутствуют. Настоящее, прошлое и будущее тянутся в одной упряжке.

Случись революция — нечего будет штурмовать.

Здесь нет ощущения места. Есть чувство корабля, набитого миллионами пассажиров. Этот город столь разнообразен, что понимаешь — здесь есть угол и для тебя.

Думаю, что Нью-Йорк — мой последний, решающий, окончательный город. Отсюда можно бежать только на Луну...»

Сергей Довлатов. Ремесло: Повесть в двух частях. — Ann Arbor: Ардис, 1985.

24 августа 1990 года Сергей Довлатов скончался в Нью-Йорке от сердечной недостаточности. Ему было 48 лет. Похоронен на кладбище «Маунт Хеброн» (Mount Hebron Cemetery).

Через пять дней после смерти Довлатова в России была сдана в набор его книга «Заповедник», ставшая первым значительным произведением писателя, изданным на родине. С начала 1990-х годов его книги широко издаются в России.

Источник: Культура.рф/Риа Новости